Литература о букинистах < Назад
Очарованные книгой. Сборник произведений русских писателей XVIII - второй половины XX в. о книгах, чтении, библиофилах.
Русские писатели не оставляли без внимания причудливый мир библиофилов. Первые опыты библиофильской прозы относятся к 20-30 гг. XIX в., когда появляются рассказы В.Ф. Одоевского, положившие начало этому жанру в отечественной литературе. В 50-х гг. в России заметно оживляется библиофильское движение. Крупнейшие библиофилы и библиографы (А.Н. Афанасьев, Е.И. Якушкин, П.А. Ефремов и др.) сплотились вокруг передового журнала "библиографические записки". Близок был к этому кругу выдающийся поэт-демократ М.Л. Михайлов, напечатавший в журнале "Библиотека для чтения" три очерка под общим названием "старые книги. Путешествие по старой русской Библиотеке".
Из произведений, включенных в настоящий сборник, библиофилам посвящены очерки М.Л. Михайлова, Н.А. Лейкина, Н.Д. Иванчин-Писарева и П.В. Ефебовского.
Небольшой очерк Иванчин-Писарева со своеобразным разделением "охотников до книг на разряды" привожу здесь полностью.
Н. Д. Иванчин-Писарев. «Библиофилы»
В нравственном мире, как и в физическом, все оттенено, все различено по степеням, по разрядам. Охота до книг разделяется также на многие разряды. Ни слова о библиофилах, которые дорожат первым изданием (editio princeps) Гутенбергов, Альдов, Эльзевиров, почти не раскрывают их, чтобы не повредить всецелости экземпляра, для обладания коим подъято было столько трудов, истрачено столько денег; ибо он редчайший, едва ли не единственный: он с ошибками в нумерации страниц и с краями менее обрезанными (lа marge non rognee),— ни слова о них: я сам из числа таких чудаков по охоте к эстампам. Еще менее можно сказать здесь об охотниках обыкновенных, которые читают свои книги, не щадя экземпляра; эти, в случае истребления их библиотеки пожаром, готовы, подобно Фенелону, сказать друзьям: «Было бы жаль, если бы я не помнил всего содержания своих книг». В характере этого разряда нет ничего резкого, казистого.
Но вот бывали еще такие библиофилы: у одних книги расставлены так: большие на нижних, малые на верхних полках и, если не придутся форматы одинаковой вышины на той же полке, то хозяин отсылал несколько из них к переплетчику, чтобы урезать верхние и нижние края по данной мерке.
Есть охотники до книг чужих. Надобно видеть и слышать, как выразительно выпрашивают они для прочтения новую книгу, только что купленную вами, уверяя вас, что умирают без литературных занятий, господствующей их страсти. Через три или четыре недели с восторгами хвалы сочинению и с живейшею благодарностью они возвращают книгу — с неразрезанными листами! К этому разряду принадлежат и те, у которых я заставал на кабинетном столике какую-то книгу, уезжал в деревню и, возвратясь на другой год, узнавал свою старую знакомку, спавшую годовым сном на том же столике.
Но вот разряд охотников до книг довольно несносный: это зачитывальщики. Не истратив ни рубля на свое образование, они и библиотеки свои составляют даром. У меня был весь Пушкин прежних изданий: теперь я принужден купить новое. В этом разряде есть оттенок между двумя полами: мужчины-зачитывальщики молчат во всю жизнь о ваших книгах; женщины сами напоминают вам о них, как бы желая уверить вас, что вы еще обязаны им благодарностию. Но нет худа без добра: эти, кажется, читают, ибо знают, какие книги им выпрашивать, хотя подобные средства к начитанности и неприятны для хозяина, не предпринимавшего довершать на свой счет всенародного просвещения. Покойный И. И. Дмитриев был так напуган ими, что мне, удостоенному его 19-летней приязни, он редко отпускал книги и при свидании спрашивал у меня о них с каким-то тревожным любопытством.
Скажу о последнем разряде библиофилов, кажется, уже недостойных никакой пощады. Однажды я не досчитался трех томов Шатобриана и двух Герцогини Абрантес. Весь дом был в большой суматохе, которая, как часто бывает, кончилась ничем, то есть неизвестностью, где и кем зачитались мои книги. Чрез месяц они отыскиваются — в лакейском залавке, с изобличением наемного слуги, давно подозреваемого крепостными. Следствием было признание: «Виноват, я надеялся, истратив годовое жалование, иметь что-нибудь в запасе. Знай, что за каждый том я могу выпить стаканчик».— «Злодей! вот тебе остальные томы Герцогини Абрантес; но зачем было лишать меня Шатобриана? — и куда хотел ты перенесть святые думы, пламенные строки великого писателя!»
Этот разряд библиофилов, кажется, несноснее всех вышеозначенных, — и я гневно предаю его суду современников и потомства.
1843 г.
