Литература о букинистах < Назад
Вальтер Беньямин. Я распаковываю свою библиотеку. (Речь собирателя книг)
Ну теперь, думаете вы, после стольких зигзагов, пора, наконец, выйти на широкую дорогу приобретения книг, каковой является их покупка. Да, конечно, это широкая дорога, но отнюдь не удобная. Собиратель покупает книгу совсем не так, как покупает студент в книжной лавке учебник или светский человек, желающий сделать своей даме подарок, или деловой человек, намеренный скрасить себе очередную железнодорожную поездку. Самые свои замечательные покупки я сделал в поездках, мимоходом. Обладание и овладение сопряжены с тактикой. Собиратели — люди с тактическим инстинктом; они по опыту знают, что при завоевании чужого города самая маленькая антикварная лавка может оказаться фортом, самый дальний писчебумажный магазинчик — ключевой позицией. Сколько городов сдавались мне вовсе не в тех походах, в которые я отправлялся на завоевание книг.
Конечно, лишь часть важных покупок совершается при посещении книжных лавок. Гораздо большую роль играют каталоги. И как бы хорошо ни знал покупатель книгу, которую он заказывает по каталогу, она всегда окажется для него сюрпризом, а заказ ее — азартной игрой. Наряду с печальными разочарованиями здесь бывают и счастливые находки. Помню, например, как я однажды заказал книгу с красочными иллюстрациями для своего старого собрания детских книг только потому, что в ней были сказки Альберта Людвига Гримма, а место издания ее — Гримма в Тюрингии. Но в Гримме вышла только книга басен, которую издал именно этот Альберт Гримм. И экземпляр этой книги басен, которым я владел, с ее шестнадцатью иллюстрациями — единственное, что сохранилось от начала творчества великого немецкого иллюстратора Лизера, который жил в середине прошлого века в Гамбурге. Таким образом, моя реакция на созвучие имен была точной. Здесь я снова обнаружил работы Лизера — его произведение «Книга сказок Лины», которое было неизвестно всем его библиографам и заслуживает более подробного комментария, чем эта моя первая ссылка.
При добывании книг дело никоим образом не заключается только в деньгах или только в компетентности. Того и другого, даже вместе взятых, недостаточно для создания настоящей библиотеки, которая всегда содержит в себе нечто таинственное и неповторимое. Тот, кто покупает по каталогам, должен, кроме всего прочего, обладать тонким чутьем. Даты, названия местности, форматы, прежние владельцы, переплеты и т. д. — все это должно ему что-то говорить, и не просто в тощей самосущности, а в совместном созвучии, и по гармоничности и остроте этого созвучия он должен уметь распознать, его это книга или нет.
Совсем иных способностей требует от собирателя аукцион. Читающему каталог многое говорит сама книга и, во всяком случае, имя прежнего владельца, если известно происхождение экземпляра. Участник аукциона должен сосредоточить свое внимание в равной мере и на книге и на конкуренте, а кроме того еще и сохранять достаточно трезвую голову, чтобы не увлечься, как это все-таки повседневно происходит, конкурентной борьбой и не оказаться последним с высокой закупочной ценой, названной больше во имя престижа, чем ради самой книги. Зато к самым прекрасным воспоминаниям собирателя относится миг, когда к книге, которую он, может быть, никогда в жизни и не вспоминал, поспешил на помощь только потому, что она стояла на открытом базаре такой покинутой и заброшенной, и приобрел ее, подобно принцу из сказок тысячи и одной ночи, выкупившему прекрасную рабыню, чтобы отпустить ее на свободу. Ведь для собирателя истинная свобода всех книг — где-то на его книжных полках.
Еще и сегодня в моей библиотеке над длинными рядами французских томов высится как памятник моим самым волнующим аукционным переживаниям «Шагреневая кожа» Бальзака. Это было в 1915 году на аукционе Рюманна у Эмиля Хирша, одного из величайших знатоков книги и благороднейшего торговца. Книга, о которой идет речь, вышла в 1838 году в Париже, Place de la Bourse. Взяв ее в руки, я увидел не только номер рюманновского собрания, но и ярлычок книжной лавки, свидетельствующий, что много лет назад первый покупатель приобрел ее примерно за одну восьмидесятую часть нынешней цены. На ней обозначено: Магазин канцелярских товаров Фланно. Прекрасное время, когда подобные шедевры — ведь гравюры на металле в этой книге начерчены величайшим французским графиком и выполнены величайшими гравировщиками — можно еще было купить в магазине канцелярских товаров.
Но я хочу рассказать историю покупки. Я пришел к Эмилю Хиршу на предварительный осмотр, подержал в руках сорок или пятьдесят томов, этот же том — с пламенным желанием никогда не выпустить из рук. Настал день аукциона. Случаю угодно было, чтобы по порядку распродажи экземпляру «Шагреневой кожи» предшествовал полный комплект иллюстраций к ней в отдельных оттисках на китайской бумаге. Покупатели сидели за длинным столом; напротив меня — человек, на которого при каждом назначении цены устремлялись все взгляды: это был знаменитый мюнхенский собиратель, барон фон Симолин. Его интересовал этот комплект, у него были конкуренты, короче говоря — разгорелась борьба, завершившаяся самой высокой ценой аукциона — далеко за три тысячи марок. Никто не ожидал такой высокой цены, присутствующие заволновались. Эмиль Хирш не обратил на это внимания, и то ли ради экономии времени, то ли по каким-нибудь иным соображениям, при полном невнимании участников перешел к следующему номеру. Он объявил цену; с бьющимся у самого горла сердцем и ясным пониманием, что ни с кем из присутствующих крупных собирателей я не могу вступить в соревнование, я немного увеличил ее. Аукционист, не добиваясь внимания собравшихся, после обычной формулы «никто больше» и трех ударов — мне казалось, их разделяла вечность — в последний раз ударил молотком. Для меня, студента, сумма все равно была большая. Но оставим в стороне последующее утро в ломбарде, лучше расскажу о случае, который я назвал бы негативным свойством аукционов. Он произошел на торгах в Берлине в прошлом году. Распродавались очень разнородные по качеству и составу книги, среди которых внимания заслуживало лишь небольшое количество оккультных и натурфилософских сочинений. Я претендовал на некоторые из них, но заметил, что как только я включаюсь в торг, какой-то господин в передних рядах словно только и ждет моего предложения, чтобы повысить цену. Убедившись, что так происходит всякий раз, я отказался от надежды завладеть книгой, которая в тот день меня больше всего интересовала. Это были «Фрагменты из наследия молодого физика», которые Иоганн Вильгельм Риттер выпустил двухтомником в Гайдельберге в 1810 году. Больше они никогда не переиздавались, но предисловие, в котором издатель в виде некролога своему якобы покойному неназванному другу (то был не кто иной, как он сам) дает собственное жизнеописание,— предисловие это с давних пор представлялось мне одним из значительнейших творений субъективной прозы немецкого романтизма. В тот момент, когда выкрикнули номер, меня осенило. Очень просто: раз мое предложение непременно вызовет к книге интерес конкурента, я должен промолчать. И я заставил себя промолчать. Моя надежда оправдалась: никакого интереса, никакого предложения, книга отложена в сторону. Я счел разумным переждать несколько дней. И действительно, когда спустя неделю я зашел к антиквару, книга все еще лежала там, а отсутствие интереса к ней пришлось мне кстати при покупке.